ЗАБЫТЫЙ РАЙ: ХРИСТИАНСТВО СТАНОВИТСЯ РЕЛИГИОЗНЫМ

19/12/2007

Римское язычество

По мере того как его легионы распространялись по трем континентам, “Рим победитель был побежден”. Когда была усвоена новая культура, ее практики и верования глубоко повлияли на становившуюся все более плюралистической империю. И религия не была исключением. Если вы жили в Риме во втором и третьем веке, у вас был широкий выбор религий, из которых можно было выбрать. Однако в действительности большинство религий были приготовлены из те же самых нескольких ингредиентов. Менялась только “презентация”.

Основным ингредиентом и основопологающим положением любой языческой религии был политеизм. В них буквально были тысячи “богов” и полубожественных “героев”. Считалось, что у каждого была власть над конкретной сферой природы или человеческого общества. Одни боги были главными, управляющими океаном, солнцем или небом. Другие были более местными, сфера влияния которых простиралась не дальше конкретной реки или холма. Но все они считались божественными, и было уместно поклоняться кому-то из них или всем им – вот почему империя могла так легко приветствовать новые религии в языческую мешанину.

В язычестве было еще одно ключевое положение: у “богов” был скверный характер и вы должны были остерегаться, чтобы не прогневать кого-нибудь из них. Они были мелочными, ревнивыми, непостоянными, и не обращали внимания на криминальный “сопутствующий ущерб”, сопровождавший их вспышки гнева. Вашему городу угрожают варвары? Это значит, что “бог войны” рассердился из-за чего-то. Лучше связать его идола цепями, чтобы сдержать его! Чума разоряла всю округу? Вероятно, “богиня земли” негодовала из-за того, что “бог солнца” убил ее ребенка тысячу лет назад. Надо воздвигнуть статую “бога солнца”, держащего лук и стрелы, чтобы он “застрелил” болезнь. Землетрясение разрушило ваш город, опрокинув даже колонны в одном из ваших языческих храмов? Очевидно, “бог тряски” разозлился на храмового “бога”. Лучше обратиться к третьему “богу”, который разберется с ним ради вас.

Эти примеры не фикция. Это реальные примеры из римской истории, которые показывают, как люди интерпретировали кризис. И они демонстрируют еще два ключевых верования язычества.

Во-первых, человеческие страдания вызываются не человеческим грехом, а “божественным” грехом. В греческих и римских мифах “боги” и “герои” совершали убийства, детоубийства, безнравственный поступки, обманывали и предавали. Их непредсказуемый гнев на людей и друг на друга был истинным источником человеческих несчастий. И, во-вторых, в религии важно был умилостивить “богов” правильными ритуалами, совершенными в правильном месте и в правильное время. Личная святость в мыслях и поведении двадцать четыре часа в день и семь дней в неделю, по сути, была не нужна. “Богам” было все равно, были ли ваши мысли свободны от жадности и похоти в вашей повседневной жизни. Их гораздо больше интересовало, чтобы вы проявляли уважение, проходя мимо их святилищ. Религия, таким образом, была сильно похожа на офисную политику: все дело в знании, как привлечь на свою сторону вспыльчивого босса, который может либо повысить вас, либо сокрушить вас.

В типичном римском городе вы могли поклоняться в языческой “деноминации” по своему выбору с разными храмами и святилищами, посвященными разным “богам”. В храме в украшенной конструкции находился какой-нибудь идол и алтарь. На практике умилостивление “богов” предполагало поддержание идолов в чистоте и опрятности, приношение им ежедневных жертвоприношений и почитание их особыми праздниками. Возможно, раз в год идола выносили из храма и устраивали с ним шествие вокруг города под руководством специальных “групп поклонения” из музыкантов, певцов и танцоров.

Храмы и святилища были также местом, где вы могли получить религиозный совет. В некоторых вы могли бросить жребий или выбрать буквы алфавита, чтобы получить один ответ из списка общих ответов. Это было похоже на печенье с предсказанием в современных китайских ресторанах. В других святилищах можно было получить более подробные предсказания оракулов. Города за сотни километров посылали целые делегации в сопровождении певчих, чтобы вопросить оракула, как избавиться от чумы или прекратить голод. Отдельные люди совершали паломничество, чтобы узнать о будущем или решить философские вопросы. Эти святилища объединяли концепцию “особого места” и “особых людей”. Типичному оракулу требовалось служение “священника”, который совершал жертвоприношения, “пророка”, который стонал и бормотал и “теспод”, который толковал эти бормотания предполагаемого вдохновения и излагал их одной или двумя строфами греческой поэзии для клиентов.

Таким образом, Бог не считался дружелюбным, доступным и близким. Он был – или, согласно языческим взглядам, “они были” – практически безопасно ограничены “рамками” религии. Римское язычество ясно показывает, что произошло с человеческим обществом после падения. Человечество почувствовало в своем сердце отделение от Бога. Люди не могли отвергнуть Божье существование или свою потребность в Его благоволении для выживания на падшей планете. При этом люди жаждали независимости от Бога настолько, насколько могли. Решением была религия. Граждане империи наделяли статусом “бога” определенные места, времена и ритуалы, проводимые обученными специалистами. Придерживаясь этой религии, они надеялись избежать божественного гнева и добиться божественного благословения для своего урожая, семей и городов. Эта внешняя религия “освобождала” их от необходимости беспокоиться о личном грехе или о подчинении Богу в ежедневных близких отношениях с Ним.

Языческий поворот в богословии объясняет, почему язычники так ненавидели ранних христиан: эти последователи распятого плотника были “атеистами”, которые отказывались почитать “богов” ритуальным поклонением. Будучи такими упрямыми, христиане напрашивались на неприятности. Никого не волновал, во что они верили; империя была не против усвоить еще одну религию. Но их отвержение традиции и отказ принести даже символическое воскурение посчитали угрозой обществу. Землетрясение, голод, чума и война могли в люмой момент опустошить самую культурную и технологически развитую империю, которую мир когда-либо видел. Если бы это произошло, то виновными были бы христиане, которые оскорбили “богов”.

Однако, уважение было последним чувством, которое первые христиане испытывали к язычеству. На самом деле, христиане не были “атеистами”, когда дело доходило до римских “богов”. Они отвергали представление о том, что идол может быть “богом”, но они признавали, что при этом в языческих религиях действовала некая духовная сила. Как написал Павел: “Поэтому, дорогие мои, избегайте идолопоклонства… Конечно, я не говорю, что идол или же принесенное ему в жертву имеет какое-либо значение. Нет, но дело в том, что язычники, принося свои жертвы, приносят их демонам, а не Богу, а я не хочу, чтобы вы становились сообщниками демонам” (1 Кор. 10:14, 19-20).

Да, вы правильно услышали: Павел назвал римских “богов” демонами, и этот язык не был более политически корректным в плюралистической римской империи первого века, чем в плюралистическом западном мире наших дней. Христианские авторы и учителя второго и третьего веков соглашались с Павлом. В своих диспутах с язычниками они не отрицали чудеса, связанные с конкретными святилищами и идолами. Однако они приписывали эти чудеса силе демонов. В языческих религиях не было концепции сатаны или дьявола, но христиане в противовес им говорили, что все языческое поклонение было обращено к “духовным силам зла в небесных пределах”.

Таким образом, в эти века христианство было небольшим меньшинством “в, но не от” враждебного мира. Они сталкивались с угрозами внутри и снаружи: внутри от “гравитационного притяжения” человеческой плоти к человеческой религии, а снаружи от давления антагонистического языческого большинства.

“Хождение в церковь” с новым поколением

Мы, разумеется, не должны думать, что верующие в то время понизили свои стандарты и радостно смешались с язычеством. Все было совсем наооборот; на самом деле, они приложили массу усилий, чтобы сохранить разделение. Христиан, которые посещали другую местность или переезжали туда, не принимали в собрание без, по крайней мере, одного хорошего рекомендательного письма и поручительства, по крайней мере, одного члена. Во время собраний многие церкви ставили у входа охранников, которые не пускали не проверенных людей. Эти практики были обычными не только во время преследования, но и во время мира, заслужив христианам ярлык “замкнутые” от насмехавшихся над ними соседей язычников.

Обращение к вере никогда не происходило, когда язычник решал “ходить в церковь”, где он слышал хорошую “проповедь” и “призыв к алтарю”, а затем откликался, молясь с “консультантом”. Эти современные практики были совершенно неизвестны во втором и третьем столетии. Вместо этого, обращение было строгим трехгодичным обучением, во время которого кандидату говорили, чтобы он перестал грешить и внимательно наблюдали за любыми оплошностями в поведении. Учеников учили основам веры, но им не разрешали собираться с церковью, участвовать в Господней вечере и даже принимать крещение, пока не заканчивался трехлетний испытательный период.1

Таким образом, можно с уверенностью сказать, что христиане в эту эпоху оставались верными идее того, что они “святой народ” и “особые люди”. Но а как же предостережения апостолов и пророков и Самого Иисуса, которые завершили новозаветные откровения? Пришли ли “ужасные времена”, которые они предвидели? Один из ответов на этот вопрос – это посмотреть на отличительные признаки человеческой религии. Отошли ли христиане от переплетенной жизни подчинения и доверия? Или вместо этого они начали делить жизнь по категориям и делать “особыми” определенные места, времена и людей, а остальные, соответственно, “обыденными”?

Что касается “святых мест”, ответ будет “нет”. Мы уверены в этом, мы не видим “церковных зданий”, воздвигнутых на общественной территории, вплоть до конца третьего века – ни одного. Христиане продолжали встречаться главным образом по домам. Единственные указания на то, что духовная жизнь начала “сосредоточиваться” в особых местах, появляются в конце этого периода, когда богатые христиане начали переделывать свои дома, чтобы вместить больше людей. Археологи говорят нам, что в городе Дуро-Европос, рядом с Евфратом, христиане начали собираться в частном доме с комнатой, которая вмещала около 30 людей. Где-то в 240 году владелец дома переделал дом, он убрал одну стену, чтобы увеличить комнату, которая вмещала теперь 60 человек. Так же была установлена ванная, предположительно для крещений. Но эта структура оставалась частным домом. Она не была “святилищем” или “церковным зданием”, не говоря уже о том, чтобы быть собором. Нет ничего в археологии или в многочисленных трудах первых христиан, что указывало бы на существование подобных структур на протяжении более двухсот лет после Пятидесятницы.

Однако что касается “особых времен” мы находим значительные свидетельства, что “вера, раз и навсегда переданная Богом святому народу” постепенно превращалась во что-то иное. Помните, для первых христиан “святым днем” был любой день, называемый “сегодня”. Но к середине второго века мы читаем о самом раннем упоминании воскресенья как особого дня для христиан. Мы читаем об этом у Иустина, обращенного языческого философа, который преподавал богословие в Риме.

В день же солнца мы все проводим общее собрание потому, что это есть первый день, в который Бог, изменивши мрак и вещество, сотворил мир, и Иисус Христос, Спаситель наш, в тот же день воскрес из мертвых. Распяли Его накануне Сатурнова дня, а в день после Сатурнова дня, т. е. в день солнца, Он явился апостолам Своим и ученикам. (Иустин Мученик, Первая апология, глава 67).

На это понадобилось пять поколений после Пятидесятницы. Но, по крайней мере, в Риме родился “христианский святой день”, а с ним и его близнец, известный как “воскресное богослужение”. Это было событие исторической важности. Христианство всегда сосредотачивалось на отношениях, а не на собраниях. Однако впереди маячили перемены.

Работа третьего века из Сирии под названием “Дидаскалия” содержит правила для богослужения. Там предписывается, где должны сидеть и стоять люди конкретного возраста и пола. Чтец должен был стоять “на возвышении” и читать два отрывка из Ветхого Завета. Затем солист должен был спеть несколько псалмов, а люди должны были “подпевать, повторяя конец каждого куплета”. За пением следовало чтение из Нового Завета. Затем собрание должно был встать, лицом к востоку, и помолиться. Поприветствовав друг друга поцелуем, члены должны были выйти вперед “рядами”, чтобы причаститься хлеба и вина. Очевидно, не ожидалось, что служение будет слишком веселым; назначался дьякон “надзирать над людьми, чтобы никто не шептался, не дремал, не смеялся, не кивал; ибо в церкви нужно стоять благоразумно, трезво и внимательно, сосредоточиваясь на слове Господа”.

А теперь противопоставьте этому описанию единственное наставление во всем Новом Завете о том, как христиане должны проводить свои совместные собрания, которое находится в увещевающем письме, которое Павел послал экклесии коринфян.

Что же, братья? Когда вы собираетесь вместе и у каждого из вас есть или псалом, или есть слово наставления, или откровение, или язык, или толкование сказанного на языке, то пусть все это будет для назидания церкви. Если кто-либо говорит на незнакомом языке, то пусть говорят двое или, самое большее, трое и притом по очереди, а один пусть истолковывает. Если толкователя среди вас нет, тогда в церкви молчи и говори лишь себе и Богу. И пророки пусть говорят двое или трое, а другие пусть рассуждают об услышанном. Если же кому-либо другому из присутствующих будет откровение, то пусть первый говорящий замолчит. Вы же можете по очереди пророчествовать, чтобы все могли получить наставление и ободрение. Пророки могут контролировать свой дух, потому что Бог – Бог не беспорядка, а мира. (1 Кор. 14:26-33)

Обратите внимание, что церкви первого столетия не нужен был дьякон, которого назначали будить людей! Что также очевидно отсутствует? Назначенные места, платформа, запланированный “порядок поклонения”, церемония вокруг “евхаристии”, “лидер прославления”, “зрители” – вкратце все признаки “богослужений” в третьем веке и позже. Когда христиане собирались в первом веке, никто ничего не назначал. Ничто заранее не планировалось. Не было назначенного чтеца, оратора или учителя, который всегда “проповедовал”. Совместное время было свободным, динамичным и прерываемым (“когда откровение приходит к сидящему, то первый должен замолчать”). Собранием управлял Дух Святой, а не традиция. Участником был каждый верующий. Каждый человек размышлял, какой дар он может предложить для созидания всего Тела. Каждый приходил, готовый чем-то поделиться.

Собрания в третьем веке были безопасными; собрания в первом веке иногда не были таковыми. Вот почему Павлу пришлось исправлять! Там присутствовал риск. Но там также была жизнь. Жизнь! Когда Божий народ собирался, они заново открывали Его друг в друге. Они ходили и беседовали вместе с Ним “в прохладе дня”, как Он всегда и хотел для Своего народа.

Появление “клира” и “мира”

В том что касается “святых людей”, развитие было еще более тревожным. Радикально порвав с новозаветным опытом и учением, начала появляться определенная религиозная иерархия. К концу третьего столетия мы видим, что каждое поместное собрание управляется одним “епископом”, который пользовался высшей властью и занимал должность пожизненно.

Далеко не всегда было так. Как мы увидели, Иисус запретил все религиозные звания. Даже апостолы не должны были “господствовать” или “властвовать” над другими. Иисус изо всех сил напоминал им: “У вас только один Господин, а вы все братья”. На протяжение первого столетия способные и верные лидеры, тем не менее, чтили заповедь Иисуса. Когда местный лидер в собрании переступал черту и начинал “первенствовать”, апостол сразу же предостерегал и упрекал его (3 Ин. 9).

Да, Павел признал старейшин в каждой экклесии, когда вновь посетил их через несколько лет после их рождения. Эти “старейшины” должны были питать, кормить и защищать тех, кто был “моложе” в вере. Но эти старшие верующие не должны были подражать языческой модели “власти” и не должны были деградировать к управлению одним человеком или превращаться в иерархию. Прощальные слова Павла к старейшинам в его возлюбленном Ефесе ясны: группа мужчин – возможно даже полная комната – названная в тексте “старейшинами”, получила наставление: “Смотрите за собой и за всем стадом, в котором Святой Дух поставил вас руководителями, чтобы вы пасли церковь Божью, которую Он приобрел Себе ценой Своей собственной крови”. В этом отрывке богодухновенного Писания, мы видим, что тех же людей называют “старейшинами”, “пастырями” и “блюстителями” – слова, которые в религиозном словаре переводятся как “пресвитеры”, “пасторы” и “епископы”. Но в мире Павла эти греческие слова не имели никакого религиозного значения. Они не были “званиями”, указывающими на “должность” или “положение”. Они просто описывали людей, у которых была способность к зрелой вере и проницательности (старейшины), которые могли кормить и защищать Божьих агнцев (пастыри) и которые были духовно “выше”, а потому у них был больше обзор и более ясная перспектива (блюстители). Эти словесные картинки всегда описывали группу мужчин, которые в силу одаренности и зрелости могли служить поместной экклесии. Они никогда не описывают правление одного человека.

Мы знаем достаточно исторических подробностей, чтобы, по крайней мере, набросать эволюцию создания, известного как епископ третьего столетия. В 90-х письмо от христиан в Риме церкви в Коринфе по-прежнему использовало термин “епископы” во множественном числе для обозначения мужчин в поместном собрании. Но к 110 году письмо, посланное к крупнейшим церквям в провинции Азия – многие из которых получили письмо от Самого Иисуса в Откровении одним поколением ранее – упоминает одного епископа в каждой церкви. Не все с энтузиазмом поддерживали возникающую иерархию. “Пастырь Ерма” – книга, написанная примерно в то же время, заканчивается образом, символизирующем Церковь, которая произносит предостережение: “Тем теперь говорю, кто начальствует в Церкви и главенствует: не будьте подобны злодеям. Злодеи, по крайней мере, яд свой носят в сосудах, а вы отраву свою и яд держите в сердце” – подразумевается, что яд – это честолюбие.

Но во втором столетии признаки становились все более и более тревожными. Игнатий написал, что епископ – это “образ Отца” и что человек, который не признает его таковым “обманывает не епископа, которого видит, а Бога, который невидим”. Люди даже должны испытывать “благоговение” перед епископом. Те, кто действовал независимо от власти епископа, были “слугами дьявола”. Или как сказал Киприан в третьем столетии, противостояние Божьему “служителю” – это противостояние Самому Богу. К середине третьего столетия “миряне” в Риме, как известно, говорили: “Один Бог, один Христос, один Святой Дух и в церкви должен быть один епископ”.

Учитель Ориген критически отзывался о таком положении вещей:

Мы [лидеры] пугаем людей и делаем себя недоступными, особенно если они бедные. С людьми, которые приходят к нам за помощью, мы обращаемся хуже, чем тиран: мы более жестоки с просителями, чем гражданские власти. Это можно увидеть во многих признанных церквях, особенно в крупных городах. (Ориген, Комментарий на Евангелие от Матфея 16:8)

Разумеется, другие тоже противостояли появлению профессионального “святого человека” в христианстве; если бы все шло гладко, люди, подобные Игнатию, никогда бы не решили, что нужно укреплять власть епископов. Однако год за годом “епископство” все более и более становилось похожим на церковное диктаторство.

Даже в третьем столетии епископы не носили особую одежду и не получали зарплату. Они могли получать долю в добровольных пожертвованиях верующих, но у них не было гарантированной зарплаты. Зарплаты в это время были только в некоторых еретических группах и считались чем-то скандальным в церквях. И не было никакого представления об иерархии, выходящей за пределы поместного собрания; в эти столетия не было никакого “епископа епископов”. Однако скольжение вниз по скользкому склону религии уже набирало скорость. С этого момента большинство христиан придерживались никем не оспариваемого убеждения, что им нужен священник-профессионал, который бы стоял между “мирянами” и их Богом.

В то же самое время христианство сделало еще один большой шаг, отказавшись от права своего первородства на близкие отношения с Иисусом. Как это ни парадоксально, это появилось благодарю тому, чем мы больше всего восхищаемся в верующих в эту эпоху – их смелости и стойкости перед лицом преследований. До сего дня нас волнуют вера и спокойствие верующих, таких как Перпетуя и Поликарп, даже перед лицом пыток и смерти.

Несложно вообразить, какое воздействие оказывала смерть мучеников на их современников. Христиан, которые были брошены в тюрьму за свою веру, однако продолжали смело говорить об Иисусе, ожидая приговора и казни, почитали как супергероев веры. Повсеместно считалось, что христиане, ожидающие казни, наслаждались несравненной близостью с Богом. Разумеется, их молитвы особенно эффективны. Верующие начали умолять своих заключенных братьев и сестер молиться за их личные грехи и другие заботы. После казни мучеников постоянно приводили в пример как образцовых христиан практически в каждом собрании. Дни их смерти отмечали и праздновали каждый год, укрепляя идею об “особом дне”, которая укоренялась в поместных собраниях.

Вся концепция мученичества постепенно становилась все более извращенной. Мелитон, который носил звание “епископа Сардийского”, в конце второго столетия написал: “Две вещи дают отпущение грехов: крещение и страдание ради Христа”. Тертуллиан, лидер в Северной Африке, поколением позже выразил это еще более ясно: “Ваша кровь – это ключ к Раю”. Некоторые христиане, к огромному удивлению языческих правителей, даже начали добровольно вызываться на мученичество.

К третьему столетию люди начали собирать воспоминания о верующих-мучениках – кусочки одежды, личные вещи, даже кости – частью для вдохновения, частью как “духовный амулет на удачу”. Люди даже придумали просить мучеников, чтобы те молились за них. Приходящие к ним на могилу с просьбой о ходатайственной молитве умерших верующих. Началась практика “почитания святых” и их мощей.

Последствия для веры были монументальными. Почитание святых стало еще одним слоем изоляции, отделяющим людей от близости с Богом. На земле растущая иерархия стояла между Богом и человеком. На небе растущий почетный список “святых” сделал то же самое. Близость с Иисусом по типу “прямо здесь, прямо сейчас”, которой наслаждались ранние ученики до и после Его вознесения сама становилась реликтом прошлого.

“Обращение” Константина

Он был одним из немногих по настоящему ключевых фигур в истории. По сути он основал религию. Его звали Константин.

Его отец был назначен одним из четырех соправителей в римской империи. Константин был сильно огорчен, что его не выбрали одним из четырех. Он отправился со своим отцом на римскую заставу в Британии и стал выжидать удобного момента. Когда его отец умер, у Константина были войска, которые объявили его новым со-императором. Следующие три года он сражался и прокладывал себе путь к большей власти. Наконец, в 312 году Константин был готов направить свои войска на юг, надеясь захватить большой куш: Рим. Чтобы захватить город, его армия должна была перейти Мильвийский мост, каменное сооружение через реку Тибр. Войско его соперника вышло из города на оборону моста. Именно там произошло то, что определило историю церкви, по крайней мере, на следующие две тысячи лет.

У нас нет личного рассказа Константина об этих событиях. У нас только есть история, рассказанная двумя людьми, знавших его.

Через четыре года после этих событий Лактантиус, будущий наставник сыновей императора, написал, что Константин увидел сон “накануне битве”, в котором ему было велено нанести на щиты его солдат “небесный Божьий знак”.

У нас также есть версия римского сенатора, которая сохранилась для нас на памятнике, известном как “арка Константина”. Построенная в 315 году через три года после “обращения” Константина и последующей победы, на арке высечено самое раннее известное нам описание событий. Надпись просто гласит, что Константин выиграл свои битвы “при содействии божества” без уточнения, какое именно божество сенат имел в виду. Там изображена личная охрана императора, но у них на щитах нет никакого “знака креста”. Над ними парят традиционные образы языческий “богов”. Сенаторы были язычниками, которые создавали памятник для других язычников. Возможно, именно поэтому они опустили на арке все упоминания христианства. Однако все равно странно, что Константин так и не “исправил” памятник, если находил его оскорбительным.

Евсевий, который писал через четверть столетия и, по крайней мере, через десять лет после того, как он услышал описание событий от Константина, рассказал более подробную историю. Он утверждает, что будущий император узнал, что его политический соперник в Риме использует заклятья и жертвы, чтобы заручиться поддержкой языческих богов. Константин подумал, что ему тоже нужна божественная поддержка для его войска. Именно тогда, по словам Евсевия, Константин и “все его войска” увидели на полуденном небе знамение креста с надписью “сим победишь”, сияющей под ним. В ту ночь, как утверждают, Константин увидел во сне Иисуса, который повелел ему использовать знак креста “в столкновении с врагами”. На следующий день Константин приказал своим людям краской нарисовать крест на своих щитах. Он начал атаку, успех которой превзошел все его ожидания. Империя была его.

Мы никогда точно не узнаем, что произошло на Мильвийском мосту в 312 году. Но мы можем уверенно сказать: ни один из рассказов об этом событии, будь он высечен на камне римскими язычниками или написан на пергаменте христианами, не упоминает греха, Крови, прощения, покаяния, примирения или нового рождения. Это странное “обращение”.

Многие годы после этого Константин демонстрировал широкую терпимость, вплоть до компромиса, с большинством языческих религий. Он удерживал традиционный императорский титул pontifex maximus, первосвященника древней римской языческой религии.2 Образ языческого “бога солнца”, которому поклонялся отец Константина и предыдущие императоры, встречается три раза на арке Константина. На официальных имперских документах, включая монеты, образ “бога солнца” встречается вплоть до 324 года.

В 325 году Константин собрал два “вселенских церковных собора”, чтобы разобраться с проблемой ереси. Епископы и другие лидеры были созваны со всей империи. На первом из этих соборов в речи, приписываемой ему, Константин свободно и пространно цитировал из двух языческих религиозных источников: из легендарной пророчицы и из классического римского поэта. Примечательно, что он не только считал их слова авторитетными, но даже пытался извлечь из них христианские принципы и использовал их в качестве доказательства. В следующем году, когда известный языческий священник захотел совершить паломничество в Египет, чтобы посмотреть на идола, который, по слухам, мог издавать звуки человеческого голоса, Константин оплатил его расходы.

Константину не нравился город Рим, поэтому он решил построить новую столицу, Константинополь, на востоке. При ее посвящении в 330 году он устроил церемонию, которая была на половину христианская, и на половину языческая, и поставил образ креста над колесницей “бога солнца” на рынке.

Только незадолго до своей смерти в 337 году Константин, наконец, крестился. Он, очевидно, боялся, что грехи, совершенные после крещения, не будут прощены, и поэтому ждал до последнего момента, чтобы совершить ритуал, как он его понимал.

А грехи, о которых нужно было побеспокоиться, действительно были. Вскоре после того как Константин захватил Рим, его бывший союзник – который теперь считался соперником – был найден задушенным. В 326 году Константин казнил своего старшего сына из-за скандальных обвинений против него. Через несколько месяцев, когда он понял, что его ввели в заблуждение относительно этого молодого человека, он казнил обвинителя – свою собственную жену Фаусту. Практически нет сомнений, что Константин был честолюбивым и безжалостным, когда дело касалось сохранения его репутации и положения.

Таким было “обращение” Константина и его влияние на его жизнь. Однако, хотя можно оспорить подлинность его обращения, но не его влияние. Император отдался новому делу с примечательной энергичностью, страстью и проницательностью. Изменения, которые он принес в свою религию за одно поколение, были прямо-таки революционными.

“Обращение” христианства

Цель Константина была объединить свою империю под “знаком креста”. Он считал себя судьбоносцем, могучим инструментом в Божьих руках. В открытом письме, датированным примерно 324 годом, он написал:

Не будет, конечно, никакой гордости хвалиться тому, кто сознает, что благодеяния получил он от Существа Высочайшего. Мое служение Бог нашел и судил годным для исполнения Его воли. Начав от того британского моря… я при помощи какой-то высочайшей силы, гнал перед собой и рассеивал все встречавшиеся ужасы, чтобы воспитываемый под моим влиянием род человеческий призвать на служение священнейшему закону и, под руководством Высочайшего Существа, взрастить блаженнейшую веру. (Евсевий Памфил, книга 2, глава 28)

Это слова человека, который описывает себя практически в мессианских терминах. Он был человеком с миссией: искоренить зло и озарить человеческий род, чтобы христианство могло процветать. Как он добивался такой высокой цели?

Для начала он строил “церковные здания”.

В начале четвертого столения только некоторые поместные собрания совершили концептуальный прыжок от собраний в перестроенных частных домах к воздвижению религиозных сооружений. Мы знаем из исторических документов об одном городе в Египте с двумя “церковными зданиями”, одной синагогой и двенадцатью языческими храмами. Свидетель больших гонений в Египте в 303 г. рассказывает о трех других городах где какие-то “базилики” бли сожжены. Однако это все равно были неприглядные здания, возможно, простые деревянные конструкции. Они, очевидно, не подходили для имперской религии.

Константин начал свою карьеру строителя, воздвигнув в самом многолюдном районе Рима огромную статую себя самого в десятикратном размере, в руке которой было длинное копье в форме креста. Затем он возвел первое из многих “церковных зданий”, тоже в Риме. Это здание было величественным. По сути, это был дворец: Латеранский собор, который в итоге перешел под контроль “епископа Рима” и до сих пор принадлежит римскому папе.

Его мать Елена также поощряла и помогала финансировать эту строительную программу в четвертом столетии. Она совершила “паломничество” в Палестину в 326 г., сразу после казни ее невестки и внука. Вернувшись из паломничества, Елена построила богатую базилику вокруг палаты в своем имперском дворце, покрыв ее пол землей из Иерусалима. Она должна была служить святилищем для святынь, которые она привезла из “святой земли”. По рассказам, среди разных мелочей была кость от указательного пальца Фомы, которым он проверял раны Иисуса. Это святилище существует до сих пор.

Так началась беспрецедентная волна строительства религиозных сооружений. В следующие двадцать пять лет Константин финансировал строительство по всей империи ряда пышных, роскошных религиозных сооружений. Он приказал епископу Иерусалима построить на общественные деньги “Церковь Святого Гроба Господня” на предполагаемом месте Голгофы. Он также возвел грандиозную базилику над гробницей в Риме на месте предполагаемого погребения Петра. Он продолжал строить подобные святилища, соперничая по великолепию с языческими храмами, в Вифлееме, Мамре, Никомедии и Гилиополесе. Его собственный города Константинополь тоже не был забыт. Постепенно он наполнился гробницами, которые на каждом углу заменили языческие гробницы, которые язычники очень хорошо знали.

Однако Константин не ограничился только сооружением “особых мест”. Он также оставил свой след, установив “особые дни”. В 321 г. он выпустил указ о том, что dies Solis – день солнца – будет днем покоя по всей империи:

Все судьи, городское население и ремесленники всякого рода в досточтимый день солнца пусть покоятся. Только в деревнях земледельцы путь беспрепятственно и свободно работают, потому что часто случается, что в иной день слишком неудобно бывает вверять зерна борозде, или виноград яме, чтобы, утративши удобный случай, не лишиться ниспосылаемого небесным Провидением удобного времени. (Константин, Указ от 7-го марта, 321 г.)

Здесь мы опять видим любопытное смешение язычества и христианства, как его понимал Константин. “Досточтимый день” бога солнца, божества, которому поклонялся отец Константина, теперь отмечался подобно соблюдению субботы. Представление о “воскресном богослужении” перешло на совершенно новый уровень, с возможностью получить один выходной и пойти на собрание в роскошное новое “церковное здание”.

Константин, несомненно, оставил свой след. Но самое большое вляние он оказал тем, как он видел развивающееся духовенство. Константин дал духовенству огромные привилегии и власть. В городах римской империи большая часть общественных работ производились не на налоги, а за счет должностного лица. “Любовь к своему родному городу” для члена римского высшего класса означала, что вы тратили большие суммы из своего личного состояния на финансирование общественных работ. По сути это был своего рода подоходный налог. По закону ни один владелец значительного состояния не освобождался от этого. Константин изменил этот обычай росчерком пера. Начиная с 313 года епископы и христианское “духовенство” были освобождены от должностного бремени. Финансовая привилегия была настолько огромной, что императору пришлось издать второй указ, запрещающий богатым язычникам притворяться епископами с целью избежать общественного служения!

В то же самое время он наделил епископов широкими полномочиями. В гражданском и даже уголовном суде епископ мог вынести решение, которое было обязательным для любого суда. Константин также собирал духовенство со всей империи, чтобы принять законы по конкретным религиозным вопросам. Постепенно духовенство все больше принимало форму и функции светской власти. В конце третьего столетия римские правители имели заместителей, которые назывались викариями и провинции были объединены в более крупные регионы, которые назывались диоцезами. Через одно поколение эти слова были позаимствованы растущей религиозной бюрократией. При Константине религиозная бюрократия выросла, получив не только поместное, но и центральное значение.

То, что началось как постепенное скольжение вниз по скользкому склону во втором и третьем столетии, ускорилось до свободного падения к четвертому столетию. Христианство преобразилось в религию. Оно определенно несло на себе все признаки человеческой религии, с особыми местами, днями и людьми. Константин многое сделал для того, чтобы оформить и распространить эти изменения. Но, возможно, больше всего его влияние проявилось в том, что он открыл двери церкви для нового рода “обращенных”, таких как он сам. “Церковь” в четвертом столетии стала тем, что коренным образом отличалось от того, чем церковь была для Павла, Петра или Иоанна. “Членство” теперь стало политически корректным. Оно стало даже модным, логический выбор для молодых римлян-карьеристов, которые хотели взобраться на вершину в храброй новой “христианской империи”. Более того, церковь теперь считалась чем-то, что нужно было посещать. Вместо того, чтобы собираться тайно по домам, в страхе ожидая стука в дверь, возвещающий о новых гонениях, эти новые “христиане” могли собираться открыто в самых величественных зданиях в империи. И вместо того, чтобы участвовать в жизни друг друга семь дней в неделю, можно было “посещать службы” в “досточтимый день солнца”, особо не участвуя в жизни друг друга.

Таким христианином быть было проще. И к тому времени, когда пал Рим и начались “темные века” каждый человек в континентальной Европе – за исключением незначительного количества сопротивляющихся евреев – исповедывал себя христианином.

Приспособление язычества

Из-за Константина и лидеров, которые пришли после него, духовенство столкнулось со сложной проблемой. “Христианство”, каким его видел Константин, стало государственной религией. Гражданство в империи (и в царствах, которые сменили ее) в итоге приравнялось к членству в “католической” (т.е. Вселенской) церкви. Но как “христианизировать” граждан языческой империи, многие из которых теперь “обращались” в надежде на продвижение в обществе или под тяжелым давлением общественности – даже под угрозой меча?

В первые несколько поколений христианства каждый человек, которые отдавал свое сердце экклесии, делал это добровольно, несмотря на давление со стороны противоборствующих закоснелых политических и религиозных властей. Сила такой полной и добровольной преданности была неоспоримой. Христиане не только терпели враждебное окружение, они процветали в нем. Как говорит автор Послания к евреям:

Вспомните прежние дни, когда после того, как вы были просвещены, вы выдержали тяжелые страдания. Временами вас выставляли на осмеяние и преследовали, а временами вы стояли плечом к плечу с теми, кто переносил такие же страдания. Вы проявляли сострадание к тем, кто находился в темницах; вы даже радовались, когда ваше имущество конфисковывали, потому что вы знали, что у вас есть имущество лучшее, вечное. (Евр. 10:32-34)

Экклесия жила как сплоченная семья, которая посчитала цену преданности, однако все равно решила следовать за Иисусом, потому что они посчитали, что Он достоин этого.

Однако христианство как государственная религия стало совсем другим. “Церковь” теперь должна была охватывать огромное население, которое, честно говоря, предпочло бы свою языческую религию, но “присоединялись” к новой религии, потому что чувствовали себя обязанными. Отсюда и проблема, с которой столкнулись религиозные лидеры: как заставить хранить верность? Как сделать так, чтобы людям понравилось то, что они не любят? Как заставить людей отвергнуть языческую религию внешне, когда они все еще принимают ее внутренне?

Первая стратегия – это наставление, если допустить, что люди цепляются за языческие верования и практики только потому, что они не знают верований “лучшей” религии. Эту стратегию применили с крайне ограниченным успехом. Это допущение оказалось наивным. Большинство людей предпочли свою старую жизнь новой, даже когда им объяснили новую жизнь.

Вторая стратегия – это принуждение. В средние века, в разное время и в разных местах, начиная с действий религиозных лидеров на местах и заканчивая повсеместными ужасами Инквизиции, применялось принуждение, часто весьма усердно. Но более мудрые головы в конечном итоге открыли истину: насилием можно добиться недовольства, внешних уступок, но не изменения сердца. Принуждение и обращение – это, по сути, полные противоположности.

Третья стратегия – это приспособление. Если большинство людей предпочитают старый путь жизни, можно просто попытаться приспособить “новый” путь жизни, чтобы он выглядел, звучал и ощущался как старый. Религиозные лидеры воспользовались этой стратегией – иногда подсознательно, но зачастую произвольно – и, наконец, достигли желаемых результатов. Многие языческие религиозные элементы были включены в христианство: большинство самых сомнительных качеств были сделаны более приемлемыми и самые сентиментальные качества были “охристианизированы” с помощью новых названий и слегка измененных практик. Христианство потихоньку подталкивали ближе к старым языческим религиям, пока население Европы в целом почувствовало, что новая религия в достаточной степени находится в зоне их комфорта, чтобы ее принять.

У Иисуса, разумеется, было совсем другое представление. Он не хотел создавать государственную религию – или какую-либо другую религию, если на то пошло. Он описал Свой путь, путь к Жизни, как узкую и трудную дорогу. Эта дорога открыта для всех, но только немногие решатся ступить на нее (Мф. 7:14). Стратегия Иисуса главным образом состояла в провозглашении и демонстрации Божьего Царства и приглашении ко всем “кто имеет ухо, чтобы слышать” оставить свою предыдущую жизнь и принять Его жизнь. Ему не нужно принуждение и Он не заинтересован в приспособлении. Он уже знал, что “облагородить” религию путем незначительных поправок просто не получится. Как Он объяснил:

Никто не пришивает заплату к старому плащу, оторвав для этого кусок от нового. Если он это сделает, то он и новый плащ испортит, и старому заплата не подойдет. И никто не наливает молодое вино в старые бурдюки, иначе молодое вино разорвет их – оно вытечет, а бурдюки пропадут. Нет, молодое вино льют в новые бурдюки. И никто, пьющий старое вино, не захочет молодого, потому что скажет: “Старое лучше”. (Лк. 5:36-39)

Религиозные должностные лица с четвертого по четырнадцатый век в целом игнорировали этот совет. Им пришлось. Перед ними стояла задача преобразовать христианство в приемлемую для всех религию. Каким-то образом им нужно было преобразить христианство в автомагистраль, по которой все смогут путешествовать, даже если путешественники предпочли бы что-то другое. Чтобы достичь этой цели, они нарезали заплаток из религии Иисуса и попытались прикрыть самые постыдные дыры в язычестве. Они налили новое вино Иисуса в старые бурдюки традиционной европейской религии. Они добились своей цели; население, в конце концов, согласилось на новую государственную религию.

Да, новое вино разлилось. Но большинство людей подумало, что ничего страшного, ведь старое вино лучше. 7